Неточные совпадения
11) Фердыщенко, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик князя Потемкина. При не весьма обширном уме был косноязычен. Недоимки запустил; любил есть буженину и гуся с капустой. Во
время его градоначальствования город подвергся голоду и пожару.
Умер в 1779 году от объедения.
Положим, что прецедент этот не представлял ничего особенно твердого; положим, что в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более или менее жестоким; но нельзя отрицать, что, будучи однажды введен, он уже никогда не
умирал совершенно, а
время от
времени даже довольно вразумительно напоминал о своем существовании.
Сначала он из одного чувства сострадания занялся тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его дочь и которая была заброшена во
время болезни матери и, наверно,
умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил, как он полюбил ее.
Он не верил в смерть вообще и в особенности в ее смерть, несмотря на то, что Лидия Ивановна сказала ему и отец подтвердил это, и потому и после того, как ему сказали, что она
умерла, он во
время гулянья отыскивал ее.
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно, так как половина приданого не могла поспеть к этому
времени; но она не могла не согласиться с Левиным, что после поста было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого была очень больна и могла скоро
умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
А денег-то от вас я не возьму, потому что, ей-богу, стыдно в такое
время думать о своей прибыли, когда
умирают с голода.
— Как с того
времени много у вас
умерло крестьян?
Не отходи от нее все
время; я оставил ее в тревоге, которую она вряд ли перенесет: она или
умрет, или сойдет с ума.
Тут втягивает; тут конец свету, якорь, тихое пристанище, пуп земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов, жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек, натопленных лежанок, — ну, вот точно ты
умер, а в то же
время и жив, обе выгоды разом!
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока
время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не
умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы
умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
«Мне тоже надо сделать выводы из моих наблюдений», — решил он и в свободное
время начал перечитывать свои старые записки. Свободного
времени было достаточно, хотя дела Марины постепенно расширялись, и почти всегда это были странно однообразные дела:
умирали какие-то вдовы, старые девы, бездетные торговцы, отказывая Марине свое, иногда солидное, имущество.
Мать училась в гимназии, кончила, в это
время бабушка
умерла, задавленная пожарной командой.
Когда Иву было 15 лет, его воспитатель
умер, взрослые дети лесничего уехали — кто в Америку, кто в Южный Уэльс, кто в Европу, и Ив некоторое
время работал у одного фермера.
Старец же должен быть доволен во всякое
время, а
умирать должен в полном цвете ума своего, блаженно и благолепно, насытившись днями, воздыхая на последний час свой и радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою.
Положил я, детки, вам словечко сказать одно, небольшое, — продолжал он с тихой, прекрасной улыбкой, которую я никогда не забуду, и обратился вдруг ко мне: — Ты, милый, церкви святой ревнуй, и аще позовет
время — и
умри за нее; да подожди, не пугайся, не сейчас, — усмехнулся он.
— Кабы
умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то
время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
Вскрывать себе брюхо — самый употребительный здесь способ
умирать поневоле, по крайней мере, так было в прежние
времена.
[В начале 80-х годов пять человек арестантов
умерло в один день от солнечного удара, в то
время как их переводили из Бутырского замка на вокзал Нижегородской железной дороги.]
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и
умерла бы, если бы не близость доктора и принятые во
время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
Ему не перенести такого позора, и если он не
умрет до суда, то
умрет во
время самого суда.
Штабс-капитан стремительно кинулся через сени в избу к хозяевам, где варилось и штабс-капитанское кушанье. Коля же, чтобы не терять драгоценного
времени, отчаянно спеша, крикнул Перезвону: «
Умри!» И тот вдруг завертелся, лег на спину и замер неподвижно всеми четырьмя своими лапками вверх. Мальчики смеялись, Илюша смотрел с прежнею страдальческою своею улыбкой, но всех больше понравилось, что
умер Перезвон, «маменьке». Она расхохоталась на собаку и принялась щелкать пальцами и звать...
Старик же ее, купец, лежал в это
время уже страшно больной, «отходил», как говорили в городе, и действительно
умер всего неделю спустя после суда над Митей.
Спустя немного
времени один за другим начали
умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло. Смерть уносила одного человека за другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище. Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
К сожалению, в свое
время он ниоткуда не получал поддержки, бросил все, перекочевал на реку Нельму, где и
умер.
Один из них
умер во
время наказания, а другой хотя и выжил, но остался калекой на всю жизнь.
Он был женат на бедной дворянке, которая
умерла в родах, в то
время как он находился в отъезжем поле.
— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то
время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною,
умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
Было
время, когда я этого человека ненавидел, это
время давно прошло, да и человек этот прошел, он
умер в своих казанских поместьях около 1845 года.
Будущее было темно, печально… я мог
умереть, и мысль, что тот же краснеющий консул явится распоряжаться в доме, захватит бумаги, заставляла меня думать о получении где-нибудь прав гражданства. Само собою разумеется, что я выбрал Швейцарию, несмотря на то что именно около этого
времени в Швейцарии сделали мне полицейскую шалость.
Он перепросился в карабинерный полк, стоявший в Москве. Это значительно улучшило его судьбу, но уже злая чахотка разъедала его грудь. В это
время я познакомился с ним, около 1833 года. Помаялся он еще года четыре и
умер в солдатской больнице.
Около того
времени, как тверская кузина уехала в Корчеву,
умерла бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра к нам и просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
То ли дело господа! Живут как вздумается, ни на что им запрета нет. И таиться им не в чем, потому что они в свою пользу закон отмежевали. А рабам нет закона; в беззаконии они родились, в беззаконии и
умереть должны, и если по
временам пытаются окольным путем войти в заповедную область, осеняемую законом, то господа не находят достаточной казни, которая могла бы искупить дерзновенное посягательство.
Хотя
время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть
умирай от жары и духоты.
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и не пахло в доме вином. Только пришло мое
время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и
умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
Старого бурмистра матушка очень любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла стоять перед собой и пила вместе с ним чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то
время ему было уже за шестьдесят лет, и матушка не шутя боялась, что вот-вот он
умрет.
За тем да за сем (как она выражалась) веселая барышня совсем позабыла выйти замуж и, только достигши тридцати лет, догадалась влюбиться в канцелярского чиновника уездного суда Слепушкина, который был моложе ее лет на шесть и
умер чахоткой, года полтора спустя после свадьбы, оставив жену беременною. Мужа она страстно любила и все
время, покуда его точил жестокий недуг, самоотверженно за ним ухаживала.
Наконец старик
умер, и
время Николая Савельцева пришло. Улита сейчас же послала гонца по месту квартирования полка, в одну из дальних замосковных губерний; но замечено было, что она наказала гонцу, проездом через Москву, немедленно прислать в Щучью-Заводь ее старшего сына, которому было в то
время уже лет осьмнадцать.
Михаил Львович еще во
время революции продолжал служить на Рогожской станции.
Умер он от тифа.
После его смерти должность тверского брандмейстера унаследовал его сын, еще юноша, такой же удалец, родившийся и выросший в конюшне. Он погиб на своем посту: провалившись во
время пожара сквозь три этажа, сошел с ума и
умер.
Помню еще, что сын владельца музея В. М. Зайцевский, актер и рассказчик, имевший в свое
время успех на сцене, кажется, существовал только актерским некрупным заработком,
умер в начале этого столетия. Его знали под другой, сценической фамилией, а друзья, которым он в случае нужды помогал щедрой рукой, звали его просто — Вася Днепров.
В преклонных годах
умер Смолин бездетным. Пережила его только черепаха. При описи имущества, которое в то
время, конечно, не все в опись попало, найдено было в его спальне два ведра золотых и серебряных часов, цепочек и портсигаров.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из сыновей
умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое
время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
Я знал с незапамятных
времен, что у нас была маленькая сестра Соня, которая
умерла и теперь находится на «том свете», у бога. Это было представление немного печальное (у матери иной раз на глазах бывали слезы), но вместе светлое: она — ангел, значит, ей хорошо. А так как я ее совсем не знал, то и она, и ее пребывание на «том свете» в роли ангела представлялось мне каким-то светящимся туманным пятнышком, лишенным всякого мистицизма и не производившим особенного впечатления…
— Отлично. Мне его до зарезу нужно. Полуянова засудили? Бубнов
умер? Слышал… Все к лучшему в этом лучшем из миров, Галактион Михеич. А я, как видите, не унываю. Сто неудач — одна удача, и в этом заключается вся высшая математика. Вот только
времени не хватит. А вы синдикат устраивать едете?
Муж мой
умер от шампанского, — он страшно пил, — и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это
время, — это было первое наказание, удар прямо в голову, — вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки…
Он
умер неожиданно, не хворая; еще утром был тихо весел, как всегда, а вечером, во
время благовеста ко всенощной, уже лежал на столе.
И с искренним сочувствием повторяла эти стихи публика… но
время это прошло, и я, к сожалению, должен сказать сухую правду, что повесть трогательного самоубийства не имеет никакого основания; я держал горлинок в клетках; они выводили детей, случалось, что один из пары
умирал, а оставшийся в живых очень скоро понимался с новым другом и вместе с ним завивал новое гнездо.
Я слыхал что они поют, и пробовал держать их в клетках, но опыты были неудачны: подорожники ели очень хорошо корм, но через несколько
времени начинали хрометь валяться на спине и
умирали.
Когда
умру, будет
время довольно на неосязательность, и душенька моя набродится досыта.
— Он поутру никогда много не пьет; если вы к нему за каким-нибудь делом, то теперь и говорите. Самое
время. Разве к вечеру, когда воротится, так хмелен; да и то теперь больше на ночь плачет и нам вслух из Священного писания читает, потому что у нас матушка пять недель как
умерла.